Милица тут же шепнула мне на ухо:
– И меня ещё шалавой кличут.
Ответить ей мне не дал Гришка. Обняв нас за талии, он сказал:
– Ну, красавицы, присоединяйтесь! – и ущипнул подругу за бок, так что она подпрыгнула. – Милица, а ты купаться после баньки нагишом любишь?
– А как же! – обрадовалась Кривиличка.
Наконец-то сбылась её мечта. Коршунов сам шёл к ней в руки. Она посмотрела на меня и улыбнулась подмигнув. Мол, не обижайся Лизка. Он теперь мой. Меня это несколько не расстроило. Такое счастье я бы давно с рук сбыла.
Гришка обнял Милицу, а меня подтолкнул в сторону шумной компании.
– Лизок, иди за стол! – приказал шёпотом муж моей сестры.
Я сделала несколько шагов вперёд. Место свободное было только рядом с моим давним знакомым. Его китель аккуратно висел на спинке стула, на котором он сидел. Я сразу заметила, что звёзд на погонах прибавилось. Теперь он полковник. Одна звёздочка уж больно блестела. Значит, замачивают звание Пичугина. Причина веская, чтобы Гришка так суетился. Видно, перестановки кадров в его управлении, дали надежду на повышение и перевод из этой Сенненской дыры. Муж сестры так часто называл мой город.
– Вас можно поздравить, – начала первая я. – Помнится, у вас было только две звезды.
Он улыбнулся, не сводя с меня глаз.
– Можно. А ты не изменилась.
– О вас того же не скажу. Виски больше поседели.
– Дерзкая девочка. Мы, вроде, перешли на «ты»?
– Не помню такого, – откинувшись на спинку стула, солгала я.
– Ты сказала мне «отпусти», – он потянулся ко мне ближе и прошептал. – Я знаю, помнишь.
Он специально напомнил мне про тот поцелуй. Конечно, я помнила. Я всё помнила. И слова. И чувства. Только теперь моё сердце так не колотится при виде его. Меня не бьёт дрожь от хрипотцы в его голосе. Я спокойна.
– И, значит, теперь мы на «ты»? Мы так близко познакомились тем вечером, а имени ты мне своего не сказал. Нехорошо получается, товарищ полковник, – сказала я.
– Никита Андреевич Пичугин, к вашим услугам! – как в кино представился он. – Для тебя, моя красавица, Никита.
– Я ещё не твоя, Никита, – играючи, улыбнулась я.
Он мне нравился. В отличие, от Коршунова, Никита был интересный, колоритный мужчина. С ним приятно было разговаривать. Он умел слушать, ну или хотя бы искусно делал вид, что слушает. Его общество не тяготило. Такой загадочный, обходительный, культурный, учтивый. А эти хитрые огоньки в его серых глазах, манили меня, словно мотылька. Только в этом огне я не сгорела. Лишь слегка опалила крылышки.
Я многому научилась у Никиты. Но самый главный его дар мне, это – никогда никому не доверяй. Даже самые близкие предают. Эту истину я запомнила на всю жизнь. Он сам предал меня. Предал, когда я меньше всего это ожидала.
Тогда на хуторе, я не могла поверить своей удаче. Тогда он мне нравился.
Шумная компания бегала то в баню, то купаться, то за стол. Только мы сидели друг против друга и говорили обо всё и не о чём. Нам было хорошо вместе. Легко. Спокойно. На мгновение, мне стало казаться, что не было тех трёх лет. Словно ничто нас не разлучало. Все куда-то исчезли. Я видела только его перед собою. Он держал мою руку. Целовал кончики пальцев. Шептал, что таких, как я, нет больше на свете. Что я околдовала его. И во мне снова забилось сердце. Оно то замирало, то колотилось, как птица в клетке, пытаясь выпрыгнуть наружу.
На землю меня вернула Милица. Её оклик я услышала с третьего раза. Кампании надоело пить и бегать из бани в озеро. Как всем выпившим людям, им захотелось музыки и песен. У старого Макара граммофона не было. Милица вспомнила обо мне.
– Лизка, глухня, спой! – уже изрядно пьяная подруга дёргала меня за плечо.
– Я не хочу. Пой сама! – отказывалась я.
Петь я не хотела. Тем более, сейчас. И пела я в основном, когда было грустно. И сама с собою наедине.
– А я бы послушал. Спой.
Его глаза так смотрели на меня, что отказать я была не в силах. Я начала петь мою любимую белорусскую песню. Её часто пела баба Тая. Песня единственное хорошее воспоминание, оставшееся у меня о ней.
Месяц зоркі разкідаўМяне любы ўсё чакаў.Месяц зоркі збіраў,Мяне любы выпраўляў
Не брані мяне ты маці.Палюбіла я яго.Што сядзець мне дзеўке у хаце,Колі на вуліцы тямно.
Месяц зоркі разкідаў,Мяне любы абдымаў.Месяц зоркі збіраў,Мяне любы выпраўляў
Маці, ох, мяне браніла.Па шчакам мяне лупіла.Не аддам я батраку —Доч адзінаю сваю!
Месяц зоркі разкідаў,Мяне любы абдымаў.Месяц зоркі збіраў,Мяне любы цалаваў
Сукенку вясельну апраналаі вэлюм я прымярала.Знайшла маці жыняхаЦі то пень, ці то труха.
Месяц зоркі разкідаў,Мяне любы не чакаў.Месяц зоркі збіраў,Мяне муж пра ўсё спытаў.
Меня все слушали. Одна из девиц даже пустила слезу. В Гришкиных глазах я отчётливо видела гнев. Оно и понятно. Считай, я напомнила ему об Ане и Федьке. Мужчины такое не забывают. Когда я закончила петь, мне все зааплодировали. Даже Коршунов. Изрядно подвыпившая Милица, бросилась ко мне обниматься.
– Лизок, ты – артистка! Такой талант в глуши пропадает! Это же надо так спеть, аж за душу взяло.
Уже начало смеркаться. Дед Макар принёс керосиновую лампу и поставил её в центр стола. Света от неё было мало, а вот комарья и мотыльков прибавилось.
Я отстранила от себя повисшую на мне подругу. Гришка быстренько подхватил Милицу и усадил обратно к себе на колени. Мне тоже стало грустно от своего пения.
Весна, а ночи ещё прохладные. Сложив руки на груди, чтобы хоть как-то согреться, я пошла в сторону озера. Никита пошёл следом. Он шёл за мною, выдыхая дым сигарет. Как и в первую нашу встречу, этот дым грел мне плечи. Я не курила, но терпкий запах его сигарет был мне приятен. Когда я остановилась у самого края обрывистого берега, Никита накинул мне на плечи свой китель. Его руки тут же обняли меня. Наклонившись, он прошептал:
– Ты пытаешься сбежать от меня?
– Я не от тебя бегу, а от них.
Его тело было таким горячим, что этот жар я ощущала через всю одежду. Я сама повернулась к нему. Вытащила из его губ сигарету и выбросила. Он изумлённо смотрел на меня, ожидая, что же будет дальше. Я поцеловала его. Этот поцелуй не был таким, как первый. Я целовала его, прижимаясь сильнее всем телом. Со страстью я кусала его губы. Запустив свои пальцы ему в волосы, я сжала ладони. С такой же грубостью он ответил мне. Целуя меня так же страстно. Жадно. Он прижал меня к себе. Да так сильно, что стало трудно дышать. Задыхаясь, мы отстранились друг от друга.
Переведя дух, он сказал:
– Не ожидал. Удивила, Лизонька!
Так же тяжело дыша, я ответила:
– Зачем ходить вокруг да около. Мы ведь оба этого хотели.
Он хитро улыбнулся, погладив меня по щеке.
– Колдунья зеленоглазая, ты сводишь меня сума.
– Седина в бороду – бес в ребро, Никита Андреевич, – шутливо констатировала я.
– Мой бесёнок…
На этот раз целовал он. Целовал, как три года назад. Нежно. Ласково. Медленно. Я не пила в тот вечер, но голова моя закружилась. Я растаяла в его ладонях, словно льдинка. Взяв на руки, Никита унёс меня в дом. До самого утра нас никто не беспокоил. Даже хозяин хутора не посмел войти и ночевал в сараи. Он взял меня не на полу. Не на сеновале. Не в бане. Не на траве. Не за столом. Нигде попало, как тех девок его подчинённые. Он любил меня на белых простынях. Именно любил, а не трахал. С ним я почувствовала себя настоящей женщиной. С Гришкой я чувствовала себя кем угодно, но не женщиной. Коршунов не церемонился. Схватил. Сорвал. Взял. С Никитой всё было по – другому. Мы любили друг друга всю ночь. Я уснула на его груди только под утро. Его ровно бьющееся сердце было для меня лучшей колыбельной. Я уснула уставшая и такая счастливая!
Женщины. Мы всегда надеваем розовые очки, достаточно только встретить кого-то лучше предыдущего. Засунув голову в облака, мы начинаем идеализировать новое увлечение. Упрямо стараемся не замечать его недостатков. Я не стала исключением из общей массы влюблённых дамочек.
Никита оказался лучше Гришки. Как в постели, так и в отношениях. Я даже нафантазировала себе скорую свадьбу и наших детишек. А почему нет? Я думала, что он любит меня. Его поступки были ярким доказательством чувств. Не прошло и месяца, как Никита забрал меня в Витебск. Устроил в облисполком в отдел просвещения на знакомую мне не пыльную должность. Я продолжала, как и в Сенно, строчить приказы и постановления партии. Поселил меня в своей служебной квартире. Мы зажили, как муж и жена. Только без штампа в паспорте.
Любовница
Каждая красотка мечтает уехать из провинциального захолустья куда-нибудь в большой город. Витебск не Москва, но уже не малюсенькое серое Сенно. Я была счастлива, оставив позади свою невесёлую семейку. Мне становилось хорошо от одного факта, что я буду очень-очень-очень редко видеть угрюмое лицо моей мамочки. А какое облегчение я испытала, поняв, что не буду каждый день видеть хитрые лица презиравших меня горожан.